1855-16-08 - Страница 97

'Я не могу поверить, что какое бы то ни было большое бедствие, может сломить Россию. Это великий народ; несомненно, он не в нашем вкусе, но таков факт. Никакой враг не осмеливался до сих пор вторгнуться на его территорию безнаказанно. Дорогой Генри! У меня очень плохие предчувствия, захватив такие ничтожные кусочки, какие мы теперь заняли, мы подвергаемся смертельной опасности.

Само существование России в ее нынешних границах несет угрозу всему цивилизованному человечеству и особенно Британии. Ты можешь сказать мне в ответ на мои стенания, что мы господствуем на море, но я отвечу, война идет на суше. То, что до сих пор мы наносили поражения русским, ничуть не сказалось на их боеспособности, но вот два удара которые мы получили за последнее время в ответ на Альму, Инкерман и Балаклаву, очень и очень повлияли на всех в осадном лагере.

Мы до конца выполним долг, но боюсь, что результатом наших усилий будет судьба британских фузилеров на Черной речке'.

* * *

В Бахчисарае размещался штаб третьего пехотного корпуса. После своей плодотворной деятельности на Кавказе, генерал от кавалерии Николай Андреевич Реад, ставший в ноябре пятьдесят четвертого года генерал-адъютантом Государя, получил его под командование, вместе с левым флангом деблокирующей армии. Правда от всего корпуса на этом фланге под командованием Реада были только три полка шестой дивизии и один стрелковый батальон. Князь Горчаков, раздергал корпус по частям, стараясь заткнуть дыры.

В песенке сочиненной совсем в другое время поручиком Толстым, о Реаде говорилось как о неумном генерале:

Туда умного не надо,

Ты пошли туда Реада,

А я посмотрю...

В действительности, получивший хорошее домашнее образование, послуживший и в инженерных войсках, и в кавалерии Николай Андреевич был вовсе не глуп. Участник Бородинской битвы, побывавший во многих сражениях и походах, генерал Реад, до мозга костей был военным человеком, для которого выполненный приказ являлся главной добродетелью командира. Не его вина, что в сражении четвертого августа, совсем в другой реальности, командующий русской армией в Крыму князь Горчаков, был неплохим начальником штаба у Паскевича, но полководцем совсем не являлся. Своей жизнью Николай Андреевич тогда заплатил за невнятную диспозицию и неразбериху среди русских войск.

Сейчас, генерал Реад, с большой радостью и изумлением видел вступающие в Бахчисарай невиданные войска и невиданную технику. Рассказ в штабе о том, что в Севастополь прибыла Сибирская стрелковая бригада, сформированная подобно полкам нового строя царя Алексея, в качестве эксперимента, вызвал у командира корпуса, да и не только у него вполне понятное недоверие к словам Васильчикова.

Слишком много вопросов, готовых сорваться у Николая Андреевича и чинов его штаба с уст, были пресечены напоминанием о сохранении военной тайны. Впрочем, в приватной беседе, с участием Ларионова, Васильчикова и Реада, генерал был посвящен во все. Восторг от открывшихся возможностей, от известия о поражении союзников на Черной речке, у генерал-адъютанта, был поистине беспределен. Вопросов о собственной судьбе он избегал из врожденной деликатности, но измучил Ларионова требованиями рассказать, как и чем была окончена Крымская компания.

Получив по большей частью уклончивые ответы и отправив в помощь оставшемуся у Черной речки батальону штабс-капитана Логинова с четырехорудийной батареей, Севский пехотный полк, большой обоз с продовольствием и фуражом, генерал Реад, немного успокоился. Но узнав о новых видах оружия и тактики, готов был сам следовать в Симферополь к Горчакову с требованием перейти к активным действиям. Возможность связаться с князем Горчаковым и с адмиралом Нахимовым 'не сходя с места', посредством аппаратуры, размещенной на повозках, двигающихся без помощи тягловой силы, вызвала у генерала очередной прилив энтузиазма.

Получив согласие от командира третьего корпуса, выслать к Черной речке практически всех врачей и лазаретных служителей, весь парк повозок и лазаретных линеек для перевозки раненых врагов, организации питательных пунктов на пути движения обозов с ранеными, Ларионов и Васильчиков почли за благо откланяться. Экспедиция оставив в окрестностях Бахчисарая два батальона стрелков и шестиорудийную батарею трехдюймовок предназначенные для освобождения Евпатории, выступила в сторону Симферополя. Основные проблемы ждали Ларионова, Васильчикова и Гребнева в штабе Крымской армии.

Глава 29. Пришла беда, откуда не ждали.

Не доходя до Симферополя, рядом с Петровской балкой раскинулось воинское кладбище. Здесь хоронили умерших от ранений и болезней защитников Севастополя, отправленных на излечение в тыл. Вместо выздоровления около тридцати тысяч из них, обрели в Симферополе вечный покой. Подобно Братскому кладбищу на Северной стороне, офицеры имели отдельные могилы, солдат и матросов хоронили в братских.

Чувства, с которыми наблюдали за этим городом мертвых, Ларионов, Гребнев и их подчиненные, отнюдь не были радостными. Генерал Васильчиков, бывавший в Симферополе ранее, привычным взглядом смотрел на погост.

- Вот так вот Сергей Аполлонович, рожает женщина мальчика, растет он, идет на службу, а тут бац - война, ранение и смерть.

- Решил пофилософствовать, Андрей Васильевич? О смысле жизни? Такие места предполагают соответствующее умонастроение.

- Да так что-то настроение накатило. - Задумчиво сказал Ларионов. - Вот просто подумал, две церкви не поделили, у кого будут ключи от ворот Храма Гроба Господня. А как результат война, тысячи и тысячи убитых, умерших от ран и болезней.