1855-16-08 - Страница 95

Михаил Павлович, сопровождаемый Катей, быстро оценивал состояние очередного страдальца и говорил санитарам:

- В сторону под деревья, в палатку к легкораненым, в очередь к палатке тяжелым, под деревья, под деревья, к палатке тяжелых, к легким...

Катя, глядя влюбленными глазами на своего Мишу, отлично понимала, что он своими распоряжениями делит раненых на имеющих надежду на спасение, и тех, кто обречен. На тех, кому нужна медицинская помощь и тех, кому требуется священник.

Священника для этих католиков и англиканцев не было. Не было и муллы. Повинуясь минутному влечению, она отстала от своего Миши, и стала брать в свои руки ладони обреченных на смерть. Потом она уже не могла остановиться.

Она немного знала французский язык, английский, а тем более турецкий и итальянский она не знала, но всем кого она брала за руки, она говорила иногда прислушиваясь к французам, повторявшим за ней молитву и иногда на пороге смерти поправлявшим ее:

Accepte, Mon Dieu, toute ma liberté.

Prends la mémoire, la raison et ma volonté.

Tout que j'ai ou que je dispose,

Tout à moi par toi даровано,

Et c'est pourquoi je trahis tout à Ta disposition complète.

Uniquement Ton amour et Ta félicité à moi accorde,

Il y aura des richesses преисполнен,

Je ne demanderai jamais à rien de l'autre.

Amen*.

Над англичанами, турками и итальянцами, предназначенными к смерти, Катя читала 'Отче наш', а когда они угасали, холодея ладонями в ее руках, она произносила скороговоркой:

- Прими Господи душу новопреставленного раба твоего, имя его известно тебе, прости ему прегрешения вольные и невольные и даруй ему царствие Небесное.

После этого она добавляла уже от себя:

- Господи Всеблагий! Прости заблуждения его!

---------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

*)Прими, Господи, всю свободу мою.

Возьми память, разум и волю мою.

Все, что имею или, чем располагаю,

все мне Тобою даровано,

и потому предаю все в полное Твое распоряжение.

Единственно любовь Твою и благодать Твою мне даруй,

и буду богатства преисполнен,

и никогда не попрошу я ничего другого. Аминь.

* * *

Война, как сказал Н.И.Пирогов, есть травматическая эпидемия. Перевязочный пункт, в целом был подготовлен по штату полкового, вот только врачей было маловато, да и опыта у двоих младших было не сказать, чтобы много. Если по правде - практически никакого опыта не было. Мобилизовали выпускников медицинских факультетов, обрядили в форму - спасайте претерпевших в боях за Отечество.

Как всякий военный врач, имеющий опыт полевой хирургии, Михаил Павлович прекрасно понимал важность первичной обработки ран санитарами. Если своих подчиненных он всячески пытался натаскать еще при формировании полка в тылу, и от них можно было ждать хоть какой-то отдачи, то мобилизованные пленные годились только для того, чтобы носить, помогать, убирать. Когда перед палатками скопилось около ста человек раненых, Михаил Павлович перекрестился и сказав: 'С Богом!', вошел внутрь.

В палатке, где должны были перевязывать раненых, Иванов скомандовал переставить столы для перевязок носилочных и для ходячих раненых. Что тут же было исполнено санитарами. Посмотрел на блестящие прокипяченные инструменты в эмалированном тазике на материальном столе, разложенном из форменной укладки, покосился на бутыли с растворами пятипроцентного йода, однопроцентного хлорамина, риванола один к тысяче, двухпроцентного марганцовокислого калия; бутыли с бензином, денатурированным спиртом; туалетные принадлежности - бритва, ножницы для стрижки волос.

У перевязочного стола, предназначенного для ходячих раненых, стоял облаченный в белый халат младший врач Александр Лукашин. Он уже вымыл руки и поэтому держал их на весу перед собой. Поверх марлевой повязки на Иванова глядели испуганные глаза.

- Смелей Саша! Все через это проходили, все будет хорошо! - приободрил Иванов молодого коллегу.

Рядом со вторым столиком с прокипяченным шприцем и иглами для инъекций, пинцетом, ампулами с болеутоляющими средствами и сыворотками застыл второй младший врач Миша Вайншток. Тут же, рядом со столом располагался ящик с примусом для кипячения инструментов, ящики с перевязочными материалами и портплед с шинами.

На руки Иванову полил старый санитар, ветеран боев при Ляояне и Шахе Иван Прокофьевич Шубин. Доктор, получивший первый опыт врачевания на поле боя именно на Японской, особенно ценил его. Шубин же подал полотенце.

- Так, Прокофьевич, срезаешь с раненого одежду, делаешь доступной рану.

- Слушаюсь, Ваше благородие!

- Миша, каждому укол противостолбнячной сыворотки.

- Понял.

- Где сестра Смирнова?

- Сейчас, сейчас Ваше благородие, сей секунд! - засуетился один из санитаров.

За сестрой послали, и она скоро явилась. Запыхавшись, с выбившимися из под чепца волосами, вбежала в палатку, виновато глядя на своего Мишу.

- Мойте руки, время дорого - надевая халат, недовольно проговорил хирург, которому Прокофьевич завязывал фартук. - Прокофьич, кто там на входе?

- Орешкин, Ваше благородие.

- Давай командуй ему, пусть заносят и заходят. Начали!

* * *

Первый раненый на столе. Французский солдат, молодой с синюшного цвета лицом. Бесстрастный голос Иванова:

- Ранение в шею, повреждение трахеи, трахеотомия. Сестра, пульс?

- Шестьдесят, наполнение слабое.

- Скальпель.

Продольный разрез и в трахею вставлена серебряная трубка. Иванов чистит боевую рану уверенными движениями.