- Вставайте, Вашевысокородие, вставайте!
- А? Что? Что такое?
- Там Вас с пяти утра хорунжий с казаками и пленным дожидаются, да дежурный по полку уже подошёл.
- Что-же ты меня сразу не разбудил? Старая перечница! Который час?
- Вот еще! Нешто Вам отдохнуть не требуется? Всего-то, час и подождать пришлось, теперь шесть часов, - с важностью сказал 'Савельич', убирая карманные часы, подаренные ему Ларионовым.
- Умываться, одеваться. Да скажи там, дежурному, доклада не надо, и чтобы он капитана Гребнева, полковника Лямина из летучего парка, командиров саперной и искровой рот пригласил ко мне.
- Артиллеристов звать, Ваше высокородие?
- Да и их конечно тоже. Да пусть пленного ведут.
- Слушаюсь!
Власов пользовался расположением полковника и не всегда придерживался наедине с ним уставных требований. Сейчас он степенно и совсем не по-строевому повернулся и отправился выполнять приказ.
Выйдя из палатки и наскоро совершив утренний туалет, надев гимнастерку и уже застегивая ремни Ларионов, вдруг осознал, что слышит гул, напоминавший фронтовую канонаду. Звук, которого ему подсознательно не хватало, во время лечения ранения в Петрограде и позже когда он прибыл в переформируемую из ополченческих дружин по кадровым штатам дивизию. Сейчас он чувствовал себя вновь уверенно. Впереди фронт. И он выполнит приказ командира корпуса, атаковать противника на узком участке, чтобы содействовать наступлению ударной 101 пехотной дивизии генерал-лейтенанта Гильчевского, а там брат, который ждет его помощи.
Думал он про непонятно как появившееся море, которое отнюдь никуда не исчезло за ночь, о том сколько людей останется в полку после демонстративных, самоубийственных атак позиций Австро-Германцев. Уже смывая с лица остатки мыла после бритья и смотрясь в зеркало, которое держал денщик, Ларионов увидел подходивших офицеров и странного человека, которого вели два казака. Полковник чуть набекрень, по гвардейски надел фуражку, машинально проверил, чтобы кокарда была посередине и ответил на приветствие офицеров. Общее внимание привлекал стоявший между казаками затравленно озирающийся человек. Одет он был в синий мундир с красными эполетами с красной же нитяной бахромой, с надорванным стоячим воротником и шаровары крапового цвета.
- Корнеев, кто это? Мне денщик сказал, что Вы с казаками захватили пленного?
- Так точно, господин полковник! Разрешите доложить?
- Докладывайте.
- Выполняя Ваш приказ, ночью произведен был поиск. В двух с половиной часах езды рысью, переправившись через две реки мной был замечен костер. Никого рядом. Подъехали поближе. Тут нас и обстреляли из темноты. Да странно так, по выстрелу сделали и ну за сумки свои хвататься.
- Потери есть?
- Двоих казаков ранили.
- Дальше.
- Мы их в шашки. Кроме этого всех порубили. Из пятерых, десятерых наполосовали.
- Без подробностей, хорунжий. Как же вы в темноте то?
- Почему в темноте, светало уже, развиднелось. Я казакам крикнул чтобы одного оставили. Этот отмахивался ловко, ну Егор Туркин его и приложил разок.
- Как же ты раз развиднелось не увидел засады?
- Виноват Ваш... - вытянулся хорунжий глотая окончание и снова звякнув крестами, - господин полковник! Мой грех! Мне и за Карпова перед евонной вдовой ответ держать.
- Как вдовой? Ты же сказал раненные...
- Приказной Карпов дорогой отдал Богу душу, царство ему небесное...
Все присутствующие сняли фуражки и осенили себя крестным знаменем. Есаул продолжил:
- Карпова, отец Зосима отпевает уже. А про второго раненого, Михаил Павлович обнадежил. Бок ему промыл, зашил, сказал, что жить будет. Я господин полковник по французски гутарить не умею, понять могу что француз, а так...
- Понятно. Что там у тебя?
- Да вот штуцер евонный, у станичника соседа такой же.
Хорунжий протянул Ларионову ружье. Стоявший рядом Марков-второй сказал уверенным голосом, едва взглянув на оружие:
- Штуцер Тувинена. Дед мой после Крымской компании привез в имение такой-же. Штуцер пошел по рукам.
- Ладно, спасибо Корнеев. Но докладывать учись, тянуть из тебя все надо клещами.
Хорунжий вдруг покраснел, и смущенно пробормотал:
- Виноват господин полковник, меньше месяца как произведен.
Ларионов подошел к пленному. Перед ним стоял молодой человек, лет двадцати двух, двадцати четырех лет. Под левым глазом у него наливался синяк под, руки за спиной были связаны.
- Qui vous et pourquoi sont habillés ainsi ?
- Moi du soldat. C'est la forme de l'armée française.
- Le nom, le titre ? Que vous faisiez dans cette place où vous ont pris ?
- Florian Djussopt, ordinaire. J'étais dans la garde champêtre.*
- Сергей Апполонович! Каково?
- Странный случай! Позвольте мне господин полковник?
- Quelle date avons-nous, le mois, l'année?
- Le cinq juin mille huit cents cinquante cinquième. Mais pourquoi cela vous intéresse?
- C'est exact ?
- Oui. Aujourd'hui le cinq juin un mille huit cents cinquante cinquième**.
- Не может быть! Андрей Васильевич! Этого не может быть!
Ларионов потрясенно молчал. Не понимавшие французского офицеры жадно выпытывали у своих более образованных коллег о чем речь. За время короткого допроса, вокруг собралось не менее десяти человек, которых Ларионов не приглашал, но которые привлеченные слухом о поимке пленного и его допроса, под разными предлогами собрались у палатки командира полка.
- Подождите Сергей Аполлонович, дайте я спрошу про детали. Сейчас, сейчас.
- Dans quel au régiment vous servez ?
- Cinquantième linéaire, la première équipe de la deuxième division d'infanterie.