1855-16-08 - Страница 87

- Понятно! А я думал, почему матросы на батареях в рубахах, а солдаты в шинелях!

- Именно поэтому! Мундиры бережем!

Через некоторое время, имевшиеся в составе батальонов немногочисленные кадровые офицеры 'образца четырнадцатого года', попросив слова перед собранием, захотели спеть 'Журавля'. 'Предки', осторожно поглядывая на своих командиров, не понимали, что сие означает. Прапорщики шестнадцатого года тоже с большим интересом хотели послушать 'Журавля', про которого они, безусловно, слышали от своих командиров в школах прапорщиков.

- Соберемтесь-ка, друзья,

Да споем про журавля!

Первым пропел известные строки подполковник Аристарх Матвеевич Майков, вполне смирившийся с ролью командира 'засадного отряда', по плану Логинова размещавшегося в глубине обороны. Прикинув шансы наступающей стороны, подполковник вполне отдал дань уважения к этому 'старшему прапорщику'. Огневой мешок союзникам он вполне оценил с первого взгляда, а возражал штабс-капитану, исключительно из того, что сам хотел придумать такой план боя. Аристарх Матвеевич, остро завидовал штабс-капитану, но вместе с тем отдавал ему должное.

Подполковнику стали подпевать всего два кадровых офицера имевшихся в Еланском полку и оказавшихся в это время рядом с ним. Хорунжий Корнеев, неизвестно откуда доставший двухрядку, моментально подобрав мотив, стал подыгрывать.

Начнем с первых мы полков -

С кавалергардов-дудаков.

Жура, жура, мой,

Журавушка молодой.

Кавалергарды дудаки ,

подпирают потолки

Жура, жура, мой,

Журавушка молодой!

Разодеты, как швейцары,

царскосельские гусары,

Кто мадеру пьет без меры?

Это конногренадеры!'

После первых нескольких куплетов, подпевать припев которых стали все без исключения и 'севастопольцы' и прапорщики и подпоручики 'военного времени', общее отношение к гвардейцам и кавалеристам , что века девятнадцатого, что века двадцатого, стало единодушно. А Майков продолжал под звук гармони Корнеева выводить свое отношение к тем, кто получил и в его мире, и в мире, куда он попал, счастливый билет в круг элиты со стороны 'серой' армейской пехоты:

Из полков же самый тонный -

То лейб-гвардии полк Конный.

Жура, жура, мой,

Журавушка молодой!

А кто в бабах знает толк?

Это славный Конный полк!

А кто строен, очень мил?

Это желтый кирасир.

Кто в старушках знает толк?

Кирасирский синий полк.

Все красавцы и буяны

Лейб-гвардейские уланы.

Кто в Европе первый лгун?

То лейб-гвардии драгун.

Появившийся после обхода позиций Логинов, услышав совершенно нецензурный куплет

Кто кобыл е...т ужасно?

То лейб-гвардии запасный!

решил прекратить это безобразие, сделав знак рукой Корнееву, чтобы он прекратил играть, и когда господа офицеры вошедшие во вкус остановились в песнопениях, сначала высказал свое отношение как он выразился к 'презрительным' песнопениям по отношениям к гвардии и к кавалерии, потом попросил хорунжего подобрать музыку, запел старинную песню Николаевского Кавалерийского училища, существовавшую чуть ли не со времен Лермонтова, послужившую основой для множества подражаний от казаков до инженеров:

Едут поют юнкера гвардейской Школы

Трубы, литавры на солнце горят

Лейся песнь моя, лю-бимая

Буль-буль-буль бутылочка казенного вина

Наш эскадронный скомандовал 'смирно!'

Ручку свою приложил к козырьку

Справа повзводно сидеть молодцами

И не горячить понапрасну коней

Тронулся, двинулся, заколыхался

Алою лентою наш эскадрон

Справа и слева идут институтки

Как же нам, братцы, равненье держать?

Здравствуйте, барышни, здравствуйте, милые

Съемки у нас юнкеров начались

Съемки примерные, съемки глазомерные

Вы научили нас женщин любить

Съемки кончаются, юнкера прощаются

До чего ж короткая гвардейская любовь!

Несколько офицеров подпевали. Остальные подхватывали второю строфу припева. Про буль-буль бутылочку казенного вина все стали горланить уже совершенно неприлично. А при окончании столь тепло проведенного вечера, хорунжий Корнеев после подначек молодых офицеров, просивших казачью песню, отвечающую ожиданию боя, исполнил старинную казачью песню:

Не для меня, идеть вясна,

Не для меня Дон разольется,

Там сердце девичье забьется,

С восторгом чувств, не для меня!

Переборы гармони Корнеева, и слова песни, выжимающие слезу буквально у всех, вели безыскусственный рассказ о казачьей судьбе и произвели особенное впечатление на молодых офицеров.

Правда, после того, как штабс-капитан Ерофеев, 'дублер' прапорщика Рокотова, во второй роте третьего батальона, сказал, что стихи написал Александр Молчанов, в восемьсот тридцать восьмом году, во времена Кавказской войны, и в первоначальном тексте был не Дон, а Буг, и в конце песни был совершенно другой куплет о том, что:

Сражусь с народом закавказским,

Давно там пуля ждет меня!

разговоры о "старинной казачьей" стихли. Припомнилось, что был Молчанов морским офицером на корабле 'Силистрия', а кто-то из 'попаданцев' сказал, что музыку создал в начале сороковых годов Николай Девитте. Все стали вспоминать именно народные песни.

Корнеев сначала обиделся, но послушав высказывание Логинова о том, что самая высшая оценка для поэта и композитора - это причисление их творения к народным, то есть сочиненных самим народом, старинной более ее не называл, но вот пропел ее несколько раз по просьбам молодых офицеров. Слова каждый прапорщик старался запомнить, что 'Севастопольский', что из шестнадцатого года...